Священник Владимир Русин

(Доклад для регионального этапа научной конференции «Рождественские чтения: Традиция и новации: культура, общество, личность», 30 октября 2015г., г.Щигры)

«… мы, имея вокруг себя такое облако свидетелей,

свергнем с себя всякое бремя и запинающий нас грех,

и с терпением будем проходить предлежащее нам поприще…»

(Евр. 12.1).

В строгом смысле слова история Щигровской епархии как таковой начинается с 2012 года. Но у этой истории богатая предыстория. Наша епархия образовалась в результате разукрупнения епархии Курской, в которую на протяжении долгих лет входили восточные районы Курского края, просвещенного светом Христовой веры тысячу лет назад. Из жития преподобного Феодосия Печерского известно, что уже в 11 веке в Курске были храмы.

Христиане, населявшие щигровскую сторону Курского края, вместе со всеми курянами переживали все те повороты истории, которые выпадали на их долю. Но сегодня хотелось бы обратить ваше внимание лишь на один из самых тяжелых для верующих людей исторических периодов — время агрессивного безбожия.

Слово «репрессии» было, если так можно выразиться, техническим термином большевицкой политики. Те, кто пришли к власти в стране в результате октябрьских событий 1917 года, долгое время удерживались на политическом олимпе, благодаря штыкам. Человек с ружьем стал символом советского времени. Несмотря на отдельных «дядей стёп», взрослые пугали детей милиционерами, а сами пугались «черных воронков».

Красный террор, институт заложничества, ограбление собственного народа под видом различных налогов, раскулачивание крепких хозяйственников, расказачивание казаков, расхристианивание христиан… Эти и многие другие коммунистические кампании рождали недовольство в народной массе. Тогда того, кто был согласен с большевиками или хотя бы безмолвствовал, большевики объявили народом. А того, кто не хотел колебаться вместе с линией партии, обозвали врагом народа. В последнюю категорию власти зачислили и священнослужителей, которые продолжали делать то же, что и при царском режиме. Они служили Богу, как будто не было никакой революции, назвавшей религию пережитком прошлого.

К Светлому Воскресению 1937 года горшеченская районная газета «Путь к социализму» сделала своим читателям подарок — перепечатала из «Комсомольской правды» статью некоего Д. Ледина «Христианская пасха». Эту публикацию можно назвать апологией ненависти. Вот маленькая цитата: «Христианское учение о любви к врагам… чуждо и пагубно для трудящихся, ибо оно глубоко реакционно и антинародно. Это учение притупляет законную ненависть трудящихся ко всем врагам народа…»[1].

Ненависть порождала новую ненависть. Революция начинала пожирать своих же детей и творцов. Отсюда гениальная догадка Сталина, что при приближении страны к социализму классовая борьба будет не ослабевать, а наоборот усиливаться. И тут с церковного амвона звучит евангельская проповедь любви. Христиане не желают строить на ненависти, пусть даже не на личной, а на классовой. Ведь ненависть не может быть основанием, потому что сама в себе несет разрушение. Этим и объясняется особое внимание репрессивных органов к носителям христианской традиции.

Не представляется возможным назвать общее число пострадавших священно- и церковнослужителей, проживавших на всей территории современной Курской области. Трудно исчислить и тех, кто жил на территории районов, вошедших ныне в состав Щигровской епархии.

В этом докладе я, пользуясь методом случайного выбора, выхвачу из общего списка репрессированных, составленного Историко-архивной комиссией, несколько судеб, отдавая предпочтение пастырям, обойденным вниманием исследователей.

В период Гражданской войны известный тимский протоиерей Владимир Спасский побывал в заложниках у Красной Армии. По рассказам местных жителей, ему даже довелось копать себе могилу по приказу буденовцев. Но крестьяне выпросили батюшке помилование. В дальнейшем отец Владимир был арестован в 1930 году. Однако дело против него было закрыто[2]. В смежных следственных делах упоминается об аресте священника в 1937 году. Но дело этого года не обнаружено в архивном фонде ФСБ. По наиболее цитируемым данным, протоиерей Владимир Спасский скончался во время оккупации от простуды. А простудился он на уборке снега, на которую его, старика, выгнали оккупанты.

В первые годы советской власти в селе Нижний Теребуж умер священник Иоанн Васильевич Москвитин. По семейному преданию батюшка скончался от побоев, вскоре после возвращения из местной тюрьмы[3].

Репрессии усилились к закату НЭПа и началу коллективизации. С 1921 года в селе Гнилое Тимского района служил священник Иаков Константинович Фирсов, сын священника из села Лещинская Плота (Гололобовка). 20 января 1928 года отец Иаков пошел в кооперацию за чаем. И надо же было ему пройти мимо Гниловского сельсовета, у которого собрался общественный сход для  обсуждения вопроса о самообложении. Обсуждение протекало бурно и многие высказывались против самообложения. Власти, не долго думая, «назначили» виновным в провале государственной инициативы священника. По версии следствия иерей Иаков Фирсов «объединил вокруг себя»[4] кулаков и церковников, а затем специально пришел с ними к сельсовету, чтобы сорвать сход. Вместе с отцом Иаковом арестовали  псаломщика Тимофея Арцыбашева, ктитора Тихона Григорьевича Красникова и еще троих местных жителей. Батюшка на допросе объяснил, что на сход попал случайно, что никогда в общественные вопросы не вмешивался, поскольку как служитель культа был лишен права голоса. Единственным своим вмешательством он назвал просьбу, переданную обществу через ктитора и других членов церковного совета. Отец Иаков «добивался взаимообразно общественных средств для ремонта церкви»[5]. Но получил отказ.

20 апреля 1928 года Особое совещание при Коллегии ОГПУ приговорило священника и псаломщика к трем годам ссылки в Сибирь. Ктитор церкви был выслан на такой же срок в Маробласть. Наказание отец Иаков отбывал в Томской области. И, по-видимому, остался в Сибири на вольном поселении, поскольку в 1937 году его вновь арестовали в деревне Средняя Таванга Томской области. Дальнейших сведений о судьбе иерея Иакова Фирсова в курских архивах не обнаружено.

священник Сергий Попов

священник Николай Корыстин

Вноябре 1929 года в селе Орехово Касторенского района были арестованы два священника: Сергий Попов и Николай Корыстин. Их обвинили в «организации массовых беспорядков у здания местного сельсовета в день празднования 12-й годовщины Октябрьской революции»[6]. Оба получили по три года заключения.

Уроженец села Средние Апочки Стефан Тихонович Гладков жил в селе Нижнее Гурово Советского района с 1916 года. Восемь лет он служил псаломщиком. Затем принял сан диакона. И, наконец, 1 декабря 1929 года был рукоположен в сан священника на место только что арестованного настоятеля отца Владимира Попова. Священствовать на свободе отцу Стефану довелось всего лишь десять дней. 10 декабря он уже находился под стражей. По одному делу со священником Стефаном Гладковым проходили церковный староста Иван Федорович Перцев, ктитор храма Федор Емельянович Трубников и его брат, просто «кулак», Андриан Емельянович Трубников.

Помимо использования церкви для антисоветской агитации, отцу Стефану вменили в вину создание церковного хора из крестьянских детей. Священника и старосту власти упекли в лагеря на три года, а братьев Трубниковых выслали на такой же срок в Северный край. Известно, что один из них (Федор) был расстрелян в сентябре 1937 года. Священник Стефан Гладков, живший после освобождения в Воронежской области, в том же сентябре 1937 года получил десять лет лагерей. Скончался он в заключении в Рождественский сочельник 1942 года от крупозного воспаления легких и похоронен на кладбище поселка Сама Ивдельского района Свердловской области.

В начале 1930-х годов в селе Рождественское Никольского сельсовета Щигровского района жил священник Иоанн Спесивцев. У него за плечами уже была одна судимость. В декабре 1921 года его якобы за контрреволюционную деятельность приговаривали к году принудительных работ.  Вновь отца Иоанна арестовали в марте 1931 года и вновь обвинили в контрреволюции. В чем же конкретно проявился антисоветский настрой священника. В следственном деле указывается, что «под религиозный праздник «Рождество» в 1930 году поп Спесивцев совместно с высланным кулаком Мордвиновым И.Д. порвал провода антенны радиоустановки, устроенной в бывшей церковной сторожке, приговаривая: «Скорее, Дмитриевич, а то начнется молебственная литургия, а из Москвы будут черти орать, а наших пришедших рабов божиих возмущать»[7].

Эта цитата, более похожая на фрагмент фельетона, чем на серьезный юридический документ, заставляет усомниться в подлинности изложенных событий. Фальшиво звучит фраза, вложенная сотрудниками ОГПУ в уста священника. Да и почему о преступлении, совершенном в январе 1930 года, вспомнили лишь в марте 1931 года?

Кроме того, отца Иоанна обвинили в организации крестного хода на святой колодезь, бывшего в июне 1930 года. Под святым колодцем, вероятно, следует понимать святой источник Курской Коренной пустыни, к которому традиционно устремлялись паломники со всей Курской губернии в девятую пятницу после Воскресения Христова.  Из свежих преступлений священника Иоанна Спесивцева стоит отметить его разговор об антисоветском восстании в Большом Змеинце, вспыхнувшем в период с 25 февраля по 1 марта 1931 года. Ну и, пожалуй, самой главной виной арестованного был факт его происхождения из семьи служителей культа. Одного этого было достаточно, чтобы 15 марта 1931 года всесильная тройка отправила священника на пять лет в концлагерь. Дальнейшая его судьба нам до сих пор остается неизвестной.

15 декабря 1932 года в селе Успенское (или Успенка) Тимского района был арестован священник Константин Шафранов. Священный сан он принял в 1917 году. До 1919 года служил в Курске. Затем десять лет — в селе Кшень. В Успенке отец Константин обосновался в апреле 1930 года. Ко дню ареста батюшка уже был, что называется, гол, как сокол. Так что сотрудники ОГПУ в протоколе обыска вынуждены были записать: «Имущество не конфисковали, потому что на момент ареста все было распродано за невыполнение хлебозаготовок»[8].

Вместе со священником по одному делу проходили шесть мирян, так же как и батюшка обвиненных в антисоветской агитации. На допросе отец Константин признал лишь то, что прихожан Булгакова Ивана Васильевича, Астапова Ивана Григорьевича и других, находящиеся с ним под стражей, он знает хорошо, потому что они очень часто ходят в церковь[9]. Никаких сведений о будто бы антисоветской деятельности своих соузников настоятель успенской церкви не сообщил следствию. За то следствие отыскало тех, кто дал против священника показания следующего содержания:

«В июне сего года на улице в группе граждан поп Шафранов говорил: «Коммунисты производят насилие над православной верой, без ведома православных христиан закрывают церкви и незаконно арестовывают служителей религиозного культа. Нужно всем православным крестьянам защищать церковь. Для этого необходимо быть организованным и давать отпор коммунистам»[10]. За несколько дней до своего ареста, по словам свидетеля, отец Константин в группе крестьян собравшихся около кооперации, говорил: «Коммунисты по некоторым районам у колхозников и единоличников отобрали весь хлеб и последние умирают с голоду даже целыми селами. Коммунисты довели Россию до гибели»[11].

Меж тем сам священник отрицал обвинения в антисоветской агитации и заявлял, что не считает себя обиженным советской властью. Словом, не держал на сердце зла и прощал обижающих его. 13 февраля 1933 года Тройка ПП ОГПУ по Центрально-Черноземной области нанесла отцу Константину новую обиду. Он был заключен на пятилетний срок в концлагерь. Соузники священника получили более легкое наказание, а некоторые даже были отпущены из-под стражи, отделавшись условным сроком.

Свою лагерную пятилетку иерей Константин Шафранов отбывал в Забайкалье. Однако в 1937 году, когда он рассчитывал выйти на свободу, священника осудили вторично. По официальным данным, отец Константин умер в заключении 16 сентября 1938 года.

священник Димитрий Благовещенский

псаломщик Самуил Кретов

15 декабря 1932 года в селе Соколье Тимского района были арестованы священник Димитрий Благовещенский, псаломщик Самуил Герасимович Кретов, бывший на послушании в Коренной пустыни с 1903 по 1924 годы, и плотник Павел Семенович Кретов. Работники сельсовета выдали на батюшку характеристику: «Ведет разлагательную политику среди населения против коллективизации и хоззаготовок…»[12]. Сельсовет прямо обращался к органам ОГПУ с просьбой выслать Благовещенского из села «как социально опасного элемента»[13]. Отец Димитрий, уроженец села Красная Долина Советского района, не отрицал того, что в разговорах с местными жителями он мог касаться трудностей современной жизни. И в тоже время он признавал, что оказался под следствием не за какие-то слова или дела. «Советская власть преследует меня как священника»[14], — открытым текстом заявил батюшка следователю.

22 февраля 1933 года тройка ОГПУ приговорила его, уже пожилого человека, в Северный край на пять лет.  Но через несколько дней решение тройки было пересмотрено и отец Димитрий был досрочно освобожден. Вначале 1930-х годов такие чудеса еще происходили.

С 1937 года власти перешли к тотальной зачистке территории от служителей религиозного культа. В этом году практически не приговаривали к трех- или пятигодичным срокам, щедро выписывая десять лет ИТЛ или расстрел. В пиковый год репрессий были расстреляны благочинный Солнцевского округа священник Георгий Шеховской, служивший в с. Субботино; благочинный Пристенского округа священник Феодор Новгородов, служивший с. Двоелучное, и священник этого же благочиния Иоасаф Пирогов, служивший в с. Черновец, благочинный Черемисиновского благочиния священник Петр Сорокин, служивший в селе Петров хутор. Назначил его сюда священномученик Онуфрий (Гагалюк) в конце 1933 года. А в сан священника отца Петра рукоположил в 1930 году священномученик Дамиан (Воскресенский).

При аресте священника Петра Сорокина в его доме были найдены липовый и березовый цвет, флаконы с йодом и другие лекарства, а так же тетрадка с записями, как следует лечить разные болезни. На этом основании батюшку обвинили в знахарстве. Отец Петр объяснил, что тетрадь принадлежала его супруге Пелагее Ивановне, которая раньше служила сестрой милосердия и попросила подругу законспектировать лекции по медицине[15].

священник Василий Пинаев

Наличие домашней аптечки стало поводом для обвинения в знахарстве и священника Василия Пинаева, служившего в 1930-е годы на разных приходах Щигровского района (в Охочевке, Русановке, Репище). Впрочем, не только в медицинских преступлениях обвиняли отца Василия. Ему не могли простить ремонт церкви в то время, когда вокруг храмы разрушали.

Одним из самых значимых дел для нашей Щигровской территории стало коллективное дело, по которому проходил благочинный Щигровского округа протоиерей Михаил Дьяков, священник села Чернявка протоиерей Николай Захаров, церковный сторож Петр Акульшин и бывшие насельницы Александро-Мариинской общины, существавшей в деревне Струковке неподалеку села Ахтырского (или Гремячки). В 1928 община была окончательно закрыта, а ее здания переданы автотракторной колонне. Сестры разъехались кто куда. Некоторые в Щигры. Здесь на улице Карла Маркса в доме №33 жили Мария Тимофеевна Марычева, Дарья Дмитриевна Захарьина и сестры Дудины Анна и Мария. Священников приговорили к высшей мере наказания. Церковного сторожа — к 10 годам лагерей. Такой же срок получила и Мария Марычева, которую в деле именовали игуменией подпольного монастыря. Оставшиеся фигуранты дела получили по 8 лет.

Репрессии в отношении духовенства продолжались и в послевоенное время. К примеру, 20 сентября 1945 года в селе 2-е Засеймье Мантуровского района был арестован иеромонах Валентин (в миру Ширин Владимир Андреевич). Он проходил по делу антисоветской церковно-монархической организации, якобы действовавшей на территории Курской области. В одно следственное дело объединили священников, псаломщиков, религиозно настроенных крестьян и двух лиц, подлежавших аресту еще до войны, но перешедших на нелегальное положение. Многие из участников этой мифической организации даже никогда друг друга в глаза не видели.

Отец Валентин первый раз был судим в 1930 году и приговорен  к трехгодичной ссылке. В этот раз его обвинили в том, что он осенью 1942 года будто бы «установил преступную связь с венгерским комендантом села Мантурово и, будучи у него, высказывал антисоветские настроения, в результате был завербован в качестве тайного агента и принял от указанного коменданта предательское задание по выявлению лиц, настроенных против оккупантов»[16].

В ходе следствия обвиняемые признали себя частично виновными. Однако на судебном заседании они отказались от своих показаний, заявив, что оговорили себя вынужденно. «На самом деле никакой контрреволюционной деятельностью и антисоветской агитацией они не занимались, а просто молились»[17]. Суд нашел протест удовлетворительным и все же, опираясь на свидетельские показания, осудил всех подсудимых на разные сроки заключения. Отец Валентин получил пять лет. Его обвинение было основано на показаниях двух свидетельниц, которые сами не были свидетелями антисоветских высказываний батюшки, но «от неизвестных женщин услышали о том, что священник Ширин в своей проповеди якобы говорил о поражении Красной Армии и о лежащем на ней проклятии»[18].

Как говорится, без комментариев.

Мы назвали далеко не всех пастырей Щигровской епархии, пострадавших за Христа в годы гонений на церковь. Поэтому этот доклад следует считать лишь началом большого разговора, в который должны включиться все верующие нашей епархии. Поскольку нет ни одного прихода, которого бы не коснулись репрессии. Ведь перед началом Великой Отечественной войны во всей тогда обширной Курской области  оставались действующими лишь три храма: в Коньшино, в Троицкой слободе близ Старого Оскола и во Вторых Понырях. В Щигровской епархии все храмы были закрыты.

___________________________________

[1] Ледин Д. Христианская пасха. // Путь к социализму. 27.04.1937г. — с.2.

[2] Архив УФСБ РФ по Курской обл. Архивно-уголовное дело №4640. Л.45.

[3] Шматина Е.И. Судьба моего прадеда. Работа на конкурс проектных и исследовательских работ «Будущее Северо-Запада». М.2012. с.15.

[4] Архив УФСБ РФ по Курской обл. АУД №П-15759. Л.24.

[5] Там же. Л.38.

[6] Архив УФСБ по Курской обл. АУД № П-15845.

[7] Архив УФСБ РФ по Курской обл. Архивно-уголовное дело №П-3466. Л.27.

[8] Архив УФСБ РФ по Курской обл. Архивно-уголовное дело №П-12529. Лист без номера.

[9] Там же. Л.132.

[10] Там же.

[11] Там же. Л.133.

[12] Архив УФСБ РФ по Курской обл. АУД №П-2591. Л.9-об.

[13] Там же. Л.13.

[14] Там же. Л.44.

[15] Архив УФСБ РФ по Курской обл. АУД №П-12539. Л.138.

[16] Архив УФСБ РФ по Белгородской обл. АУД №33084(982). Т.1. Л.395-об.

[17] Там же. Л.337.

[18] Там же.